Любовь Казарновская: "Добиваться звания "Народная артистка" не стану"

- Наверное, это неожиданно прозвучит, но я стараюсь оперу практически убрать из своей жизни. Объясню почему. Сегодня время, так называемой, режоперы. Извините за выражение. То есть, время режиссерской оперы. Режиссеры в процессе эксперимента улетают в своих фантазиях черт знает куда. Я на мировых оперных площадках обнаруживаю, что Тоска должна лезть через забор в мини-юбке и при этом петь партию, или Аида в спецовке с автоматом во время арии должна расстреливать народ, который обижает ее и ее папу. Мне так это надоело, честно вам скажу. Поэтому, я считаю благословением господним то, что я могу делать свои проекты, собирать свою команду, где я абсолютно доверяю вкусу режиссера и дирижера.

Над какими проектами Вы работаете сейчас?
- Их миллион. Это и оперные проекты, где я собираю свою интернациональную команду. Это и работа с молодыми певцами. Это и моя международная Академия в музыкальных столицах мира, которую я называю "Голос и скрипка". Это 2 самых совершенных музыкальных инструмента. Ведь скрипка сделана по образу и подобию женского тела, мы носим свой Страдивари внутри. Если певцы учатся у скрипачей, а скрипачи учатся у певцов, результат получается потрясающий. Я вижу, как молодые вокалисты учатся точной и чистой интонации, музыкальной форме. К сожалению, певцов сегодня этому не учат. Я еще застала светлое время в консерватории, когда этим с нами занимались.

В моей команде работает молодой и очень талантливый режиссер - Алексей Большаков. Он, кстати, сын знаменитого баритона Большого театра. Он, кроме того, преподает в консерватории и в коллежде при консерватории. Он делает не традиционные постановки, а соблюдает традиции оперы. Причем, они у него в крови. Он делал оперные отрывки из опер "Кармен", "Евгений Онегин", "Свадьба Фигаро". Публика в восторге. Потому что это современно, как я говорю, джинсово. Они могут выйти и в современной одежде. Но отношения между ними построены, так, как просит Бизе, Чайковский, Верди, Вагнер и прочие. А не перевернуто все с ног на голову. Когда я увидела один из спектаклей по опере "Аида", мне стало плохо. На сцене - чеченская война. Во время приумфального марша летят камуфляжные руки и ноги, публика вздрагивает от страха. Или "Руслан и Людмила". К концу спектакля в зале осталось несколько человек. Люди выходили и кричали: "Позор", "Верните нам наши деньги". Руслан - весь в наколках, сексуальный маньяк. Все совершается с Людмилой прямо на сцене, прикрываясь простыней... Мне так это грустно наблюдать. Назовите это Театр экспериментов и, пожалуйста, экспериментируйте там. Но что они говорят? Эти традиционные способы постановок оперы покрыты нафталином. Но я была участником многих спектаклей с дивным, современным оформлением, костюмами потрясающими, светом. На сцене — минимализм, певцы выведены на первый план и они, действительно, играют эту мелодраму, которую заложил композитор и либреттист. Ведь можно такое ставить? Нет, режиссеры самовыражаются и это переходит в элемент самодурства. А если еще и за пультом бездарь стоит! Я прихожу домой и мне хочется помыться, как после помойки. Я говорю моему мужу Роберту: "А нам это надо?" Я работала со звездами мировой сцены, с самим Борисом Покровским! И я решила, что буду делать свои проекты. И, конечно, форма театрального концерта — театр одной певицы, как я называю, для меня намного более интересная. То, что я могу сегодня с моим опытом, знаниями и умением показать, публике безумно нравится. Несколько фраз об эпохе, о композиторе, о том, что это такое и получается театр. Как в картинах импрессионистов — есть броски кисти на холст, но вы отходите и все срастается воедино.

Оперу принято считать искусством для возрастной публики. Надо ли бороться за молодую аудиторию или стоит ждать, когда она "дорастет" до этого жанра?
- То, что я вам сейчас рассказала, делает оперу изолированной. Люди перестают что- либо понимать. Почему на тачанке-ростовчанке едет Аида или Тоска. Почему Татьяна проститутка. Она садится по очереди к генералам КГБ на балу, а потом подходит Онегин и она говорит: "Я очень рада, встречались прежде с вами мы". Это оскорбительно для вкуса более старшего поколения. Они стараются ходить на более традиционные спектакли. А эти, так называемые, современные спектакли только слушают и не смотрят на сцену. Молодые же ничего не понимают, он говорят — не пойдем мы на эту оперу.
А я получаю письма от молодых ребят, которые трогают до слез. "Как это, оказывается, доступно и красиво!", "Вы живете своей душой, телом, голосом на сцене, нам интересно". Надо зажечь этот бенгальский огонек! Надо чиркнуть спичкой! А если опера подвергается таким издевательствам, то ничего не произойдет.
Мой рецепт омолаживания оперной публики — это суперкрасивые спектакли. Не надо секс-клубов. Недавно посетили спектакль "Травиата". Все в секс- клубе. Выходят голые люди. Виолетта крутится вокруг шеста. Эти режиссеры говорят, что публика — дура. Она должна посмотреть на все это и признать, что опера не хуже, чем секс-фильм. Но опера — это совершенный жанр, где гении композиторы и гении либреттисты создавали и вытачивали шедевры для раскрытия мелодрамы. Та же Манон, которая была обожаема всеми мужчинами, ее можно было купить, но потом она поняла цену этой любви и она ее оценила. Поэтому последняя ария, когда она говорит: "Я не хочу умирать, я сейчас проснулась для любви, мне 20 лет, за что?" А в этом новом спектакле Манон в комбинации и кружевных трусиках, она валяется на сцене под наркотой. Тогда нет вопросов о том, почему она умирает. Нет драмы, нет вынимания сердца, и пульса в 150 ударов. Ты наркоманка, нанюхалась, умирай себе. Она ни у кого не вызывает сострадания. Никто не плачет.

Вы участвуете в телевизионных шоу перевоплощений. Почему сейчас делается столь высокая ставка на копирование широко известных образов?
- Потому что телевидение призвано развлекать. Никто этого и не скрывает. Почему я, классическая певица, вхожу в состав жюри в шоу "Точь в точь" на "Первом накале"? У меня были долгие разговоры с руководством канала. Мне говорят: "Мы будем там делать такие образы, как Шаляпин, Монсеррат Кабалье, Лемешев, Шульженко. Из ваших уст публика услышит, что это была за эпоха. Вы расскажете, что Шаляпин - это не только ресторан на Остоженке, как молодые сегодня говорят. О том, что Шульженко - это не только песня "Синенький скромный платочек", но и эпоха бардовской песни. О том, что Утесов это не только фильм "Веселые ребята", но и эпоха джаза. О том, что Монсеррат Кабалье - это не только певица, поющая в Колей Басковым, но и целая эпоха бельканто. Они говорят: "Вы нам очень нужны и мы сделаем все, чтобы и вам было интересно". И мне интересно. Я вижу, как раскрываются артисты. Я вижу, как они ждут моего слова. Они подходят, спрашивают совета, учатся. Они подходят за раскрытием секретов профессии. Мне говорят, что многие смотрят это шоу из-за моих комментариев. И я это очень ценю. Мы ведь не можем на "Первом канале" сделать концерт из оперных партий, это не в формате, но внести таким образом интеллигентную струю можем. И в шоу принимают участие люди, которые серьезно занимаются голосом. И сейчас они хотят с оперой делать такие вещи - с молодыми оперными певцами, у которых ест дар "снимать тембр". И на этом многие учатся. Но так не рождается индивидуальность. Я говорю им — дошли до черты, достигли определенного уровня, а теперь надо создавать свое. Искать свой тембр, свою исполнительскую манеру, свою творческую жизнь.

В первом сезоне программы "Один в один" Вы отмечали способности Алексея Чумакова. Кто в проекте "Точь в точь" по Вашему мнению заслуживает пристального внимания?
- Геннадий Хазанов шутит, что Ирина Дубцова - это Чумаков в юбке. Никита Пресняков работает потрясающе. Образ Стинга ему особенно удался. Удивил нас Ренат Ибрагимов. Он во всех образах был всегда собой и вдруг он сделал Шаляпина. Вот это да! Он сел и стал заниматься. Педагог по вокалу говорит, что он до пота работал над номером. Он сделал все голосовые прикрытия, подачу слова, гласные. И он сделал такого Шаляпина, что мы просто обалдели. У нас будет еще много интересного, например, Любовь Орлова. И там где я начинаю говорить на "моей территории" — про тембр, дыхание, вибрацию , глаза, проживание образа, я понимаю, зачем я там им нужна, очень хорошо понимаю. И они мне нужны.

Вы производите впечатление человека с независимым характером, сильной личности.
- У меня всегда был независимый характер, я всегда была очень самостоятельная. И у меня всегда было свое мнение. И не потому что гордыня, а потому, что во мне это воспитал мой педагог - гениральная была женщина Надежда Матвеевна Малышева-Виноградова. Она аккомпанировала Шаляпину, была педагогом-концертмейстером в оперной студии Станиславского. Человек 19 века. И она мне говорила всегда: "Любанчик - ищи свое, ищи внутреннюю свободу. Будь свободна, как птица, только такая птица может творить". Конечно это не нравилось людям, особенно по началу. И мне старались и дирижеры, и режиссеры, и директоры театров сильно дать по носу. Да еще в консерватории, когда я на первом курсе вышла не с вокализами, как все, а с очень серьезным репертуаром и была абсолютно счастлива, моему педагогу позвонили и сказали: "Любочка пела прекрасно, но по поведению была абсолюбной народной артисткой. Надо подстричь ее во всех отношениях". И Надежда Матвеевна предупредила, что за мой независимый характер мнебудут давать по мозгам. Где-то надо себя смирять. Когда в театре я прочитывала роль по своему, другие артистки жаловались на меня. Я получила по жизни много всяких тумаков.

Расскажите о работе на мировых оперных сценах.
- В Метропо́литен-опера в Нью-Йорке обычно идет серия спектаклей. По 12-13 спектаклей и по 2-3 исполнителя на роль. Причем один страхует другого - мало ли что может случиться. Я отпевала свою серию и страховала . Все хорошо. И страхую очень известную американскую певицу Кэрол Ванесс. Во время страховки надо находиться в 10-15 минутах ходьбы или езды от театра. В один из дней я говорю Роберту: "Прошел третий акт. Мы можем ложиться спать. На часах 22.20". Я начинаю раздеваться и вдруг звонок: "Госпожа Казарновская..." Меня из театра спрашивают, что я делаю. Я отвечаю: "Раздеваюсь, собираюсь лечь в кровать". А мне: "Боюсь, что в кровать Вам придется ложиться на сцене". Дело в том, что в четвертом акте спектакля Дездемона молится, ложится в кровать, и ее душит Отелло. Это самые сложные и главные сцены. Оказывается, у Кэрол пропал голос... Я распевалась в такси, приехала, быстро наложила гримм, надела ночную рубашку и на сцену. После спектакля я получила самые продолжительные аплодисменты за всю жизнь. Публика 40 минут стояла и аплодировала. Это дорогого стоит. Зрителям сообщили, что госпожа Казарновская любезно согласилась заменить певицу.

Уверена, что Вас осыпают комплиментами.
- Да, и комплиментами, и ненавистью, всем осыпают. Как говорил великий классик Пушкин: "Веленью божию, о муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца; Хвалу и клевету приемли равнодушно, И не оспоривай глупца". Нельзя ни хвалу, ни клевету принимать близко к сердцу, иначе сойдешь с ума. Надо очень хорошо понимать и осознавать место в этой жизни и знать себе цену. И работать над собой. Как говорил Рихтер: "День не позанимаюсь - слышу сам. 3 дня — слышит моя жена, а неделю - вся публика". Надо постоянно двигаться вперед. Надо удивлять саму себя и тогда вместе с тобой будет удивляться публика.

На телесъемках вы всегда демонстрируете модные образы. Кто является Вашим стилистом?
- Вот стоит человек, который мне очень помогает. Мой муж. Я иногда западаю на какие-то яркие вещи. Думаю, что я в этом платье буду королева. А он говорит: "Нет, это не твое. Нельзя делать масло масляное. Ты яркий человек, тебе надо очень аккуратно выстраивать свой образ". У моего мужа замечательный вкус. А иногда мы идем мимо витрины и он говорит: "Вот в этом платье ты будешь неотразима". А мне не нравится. Но когда я его одеваю, понимаю, что он как всегда прав".

Вы разрушаете стереотипы о том, что оперная певица должна быть "в теле". У Вас стройная фигура. Как Вы этого добиваетесь?
- Я после родов очень поправилась. Очень! Я себя ненавидела. Во-первых, я не во что не умещалась. А во вторых, во время моего первого контракта, я должна была играть в Сан-Франциско красавицу Вителию. А там были приготовлены такие роскошные платья! Говорю: "Все, начинаю новую жизнь". Весь Сан-Франциско бегает и весь Сан-Франциско жует салаты. И я буду делать так же. Я выдержу. Я одевала кроссовки, легинсы, бейсболку и бегла. И очень быстро сбросила 10 килограммов. Ведь публика хочет не только слышать голос, публика хочет, чтобы артист был красивым, чтобы артист соответствовал тем персонажам, которые он представляет. Станиславский говорил: "Футляр с голосом не имеет право называться оперным артистом". Тело должно также жить, как живет голос, нутро. Только тогда вы создаете правдивый персонаж Как он говорил: "Вы должны знать, что ваш персонаж позавтракал. Что позавтракала Татьяна, какая атрибутика на ее столике, за который она садится писать письмо Онегину. В чем одета няня. Какой у 17- летней девочки поворот головы". Надо уметь жить этим персонажем. Станиславский призывал играть как в драме, петь как в опере, и двигаться как в балете. Это идеальный оперный артист. Я следую заветам великого учителя, стараюсь быть такой же.

Вы абсолютно позитивный человек, буквально заряжаете энергией.
- Я порой получаю удивительные письма. Дама из Кургана написала, что после концерта ее давление пришло в норму, хотя она уже много лет страдает от скачков и перепадов. Один молодой человек, которго должны были оперировать, отпросился у врачей и пришел на концерт. Операция не состоялась, потому что состояние стабилизировалось. Я не хочу сказать, что я эксросенсорная целительница. Известно, что сцена лечит артистов. Видимо, зрителей тоже лечит.

Какую самую большую награду Вам удалось получать?
- Самая большпая моя награда — это мой голос, возможность в течение 35 лет выходить на сцену и моя семья. Меня спрашивают: "Почему вы не "Народная артистка"?". Так получилось. Сначала работала в театре Станиславского, была молодая. Потом я переехала в Мариинский театр. Там сказали - подаем документы на звание. Потом мня пригласил Герберт фо Караян западный контракт. И когда я стала больше бывать в Росиии, я уже не была связана с каким-то театром, где я буду бегать и собирать бумажки. А потом удивляться, улыбаться и благодарить. Если государство считает, что я не народная, то публика считает, что народная артистка. Саша Олешко на съемках, свято веря, представил меня: "Народная артистка СССР, а оператор (Роберт стоял рядом и слышал) говорит: "Хорошо сохранилась!".