Солистка "Atlantida Project" Александра Соколова: Научилась заново петь

Александра Соколова год назад получила от врачей страшный диагноз. На тот момент метастазы уже распространились по основной части внутренних органов, и врачи заявили, что девушке осталось жить не больше месяца. Однако Александра уже около года борется с болезнью и продолжает давать концерты в городах России.

Саша, как на данный момент проходит лечение? Хватает ли тех средств, что перечисляются с концертов и благотворительности?
- Лечение сейчас проходит активно, в Санкт-Петербурге. Денег хватает не всегда, но до сих пор везет в том, что на самое необходимое они появлялись за счет помощи наших слушателей, друзей и близких. Сейчас я уже могу позволить себе ездить по стране с гастролями, активно давать концерты, что приносит дополнительные средства. Чувствую себя здоровым человеком, который малость помят: есть повышенная утомляемость, но уже стою, а не лежу.

Диагноз тебе поставили в Израиле. С чего все началось?
- Сначала я стала чаще болеть. Например, все съели рыбу, всем нормально, я же отравилась. Или на отдыхе подхватываю грипп в то время, как все здоровы. В связи с этим проходила обследование в городской клинике и именно по тем органам, которые, как потом узналось, и оказались поражены раком. Но врачи никаких признаков болезни не нашли, просто сделали УЗИ, на онкологию не направили. Хотя на тот момент рак уже достиг второй или третьей стадии. В это время он развивался быстро. Возможно, я и сама виновата: не подумала о том, что имеет место именно опухоль, но предположить, что ты больна именно этим, сложно. Думаешь, симптомы могут быть проявлением чего угодно, но не рака.

В Израиле же болезнь выявилась из-за ряда обстоятельств, связанного с местом пребывания группы. Мы остановились не в очень комфортном, несколько панковском двухэтажном гараже у трассы в Тель-Авиве. По одну сторону от него делают моторы, по другую ведется стройка, соответственно, вокруг достаточно много строительной пыли. Нечем дышать, под окнами шумит проезжающий мимо транспорт, интернет едва ловит, много комаров. Сергею (участник проекта "Atlantida Project" - авт.) даже пришлось на чердаке палатку поставить, чтобы от них защищаться.

Для здорового человека такое место подходит, в этом даже есть некоторая романтика, но в случае со мной оно обострило симптомы болезни, что в какой-то степени хорошо: если бы я не попала в зону дискомфорта, то ухудшение за относительно короткий период времени могло не произойти, и неизвестно когда обнаружилась бы болезнь.

В период тяжелого состояния сложно принять решение. Сначала симптомы кажутся не настолько острыми, думаешь: тебе плохо, но сейчас полежишь – и пройдет. И вот я лежу уже неделю, едем в Иерусалим, даем концерт, на сцене умудряюсь даже изобразить какой-то брэйк-данс, слегка поползать по полу. Потом друг из Петербурга договорился с одной местной семьей взять меня к себе. Оказавшись в нормальных человеческих условиях, где есть душ, постель, я уже не могла нормально стоять на ногах. Стоя у зеркала, вижу, как сильно похудела, а на фоне этого видится огромный раздувшийся живот. Мы с Сергеем уже ждем окончания самых страшных на свете гастролей, на концертах держусь на обезболивающих. Но пик здравого смысла пришел после последнего выступления в Тель-Авиве: тогда мы обратились к израильским врачам, и понеслось.

Какие выпали испытания при этом?
- Во-первых, узналось, что заграничные медицинские страховки толком не работают: тебе не оплачивают медпомощь, все идет из собственного кармана. Вроде как потом деньги должны вернуть по приезду, но для этого нужно обивать кучу порогов, снова проходить через бюрократию. Выходит, что страховки можно и не делать, разве только для формальных требований.

Во-вторых, через пару-тройку дней появились предварительные результаты обследования: рак четвертой стадии. Сразу после этого группа и наш администратор начали бить в колокола по поводу сбора денег на лечение. Мы не ожидали, что народ откликнется настолько быстро и с такой мощной цепной реакцией. Много известных и неизвестных людей проявляли инициативу, сами предлагали любую помощь, устраивали благотворительные концерты в клубах, чья организация прошла в нескольких городах.

Где проходила химиотерапия?
- Поначалу в Израиле. Вместе с химиотерапией назначили операцию. Согласно общепринятому стандарту лечения, больному раком надо пройти несколько курсов химии, пока не убьются основные метастазы, позже – операция и снова химия. Но если метастазы раскиданы уже по всем органам, телу, человек считается неоперабельным. Стандартная схема, дальше химии больной не идет и попросту умирает, и не от рака, а от таких процедур, ведь удар от химии приходится по всей системе организма: все быстро делящиеся клетки уничтожаются. Поэтому у меня выпадали волосы, на второй неделе лечения я уже не могла ходить.

Но есть специальная поддерживающая терапия, которая обеспечивает поддержку всего организма: крови, мозга, сердца, желудка и др. В это входит переливание крови, принятие огромного количества кроветворных препаратов. Странно, что о ней знают не все, врачи мало кому её назначают.

Как ты узнала о ее существовании?
- Один из ученых в Санкт-Петербурге рассказал о ней и помог назначить новую схему лечения. Химиотерапия в ней предполагалась, но вместе с тем он отправил меня в Германию на гипертермию – процедура, дополняющая и усиливающая химиотерапию, минимизируя ее побочные эффекты, и при этом позволяющая принимать меньше препаратов. Вместе с этим ученый прописал огромное количество поддерживающих лекарств, после чего я снова начинала ходить, хотя сильная слабость оставалась. Повезло еще в том, что операцию, которую мне назначили в Мюнхене, перенесли. Это время показало: поддержание действует, и жизненно важные органы вырезать не нужно.

Ты также проходила вирусотерапию? Что ты можешь об этом рассказать?
- Одним из первых в России этим начал заниматься Вячеслав Сенин: он всю свою сознательную жизнь продвигал данную методику, но столкнулся с аналогичными проблемами: деньги и бюрократия.

Суть в том, что в организм больного вводятся препараты, содержащие вирусы, опасные для раковых клеток, но совершенно безвредные для самого человека. В моем случае это вирус мышиного гриппа. Он распознает раковые клетки и уничтожает их без ущерба для здоровых органов.

В мире вирусотерпаия еще не получила зеленого света, но исследования ведутся, в том числе в России. Имеются патенты, официальная практика. Лечебным препаратом его пока считать нельзя: требуются дополнительные проверки, исследования. Например, есть стандарты уровней безопасности, через которые нужно пропустить вирус. Для этого требуются огромные деньги, которых, понятное дело, у ученых сейчас нет.

Несмотря на уже достаточно большое количество исследований в области виротерапии, она тоже не является панацеей, и даже некоторые люди, лечившиеся одновременно со мной уже умерли. Но, на мой взгляд, работа над совершенствованием этого метода имеет огромные перспективы.

Каких результатов лечения виротерпией достигла ты?
- Большая часть метастаз уничтожена. Если в августе прошлого года из меня откачали 12 литров асцитной жидкости, то к октябрю при второй откачке было 5 литров. При исследовании в ней нашли 80% раковых клеток, пораженных мышиным гриппом. Отечественные врачи говорят, что действует такой препарат не всегда и не на всех. Требуются испытания, чем исследователи сейчас и занимаются. В случае со мной опухоли исчезли в массе: ранее самые крупные достигали площади в 5 сантиметров, сейчас 1-2 см. Процесс продолжается.

Как к виротерапии относятся консерваторы?
- Раньше в нее никто не верил, сейчас в научных кругах она набирает популярность. Например, в Германии, в Дудерштадте, есть клиника, официально ее практикующая, но это стоит больших денег: за одну инъекцию вируса Ньюкасла берут 5 тысяч евро. Кто не может себе этого позволить, отправляется в Ригу: там производят вирус Ригвир, но уже для значительно меньшего спектра видов рака, вроде меланомы. Плюс лечение экспериментальное, находится на зачаточном уровне, и не только в России. Пока дело не спонсируется государством, поставить его на широкую ногу невозможно.

На начальном этапе лечения у тебя не было сил чем-то заниматься. Теперь удается совместить активную борьбу с болезнью с не менее активным творчеством. Что заставляло не останавливаться?
- При начальном восстановлении хватало сил лишь на порисовать, чтобы меня похвалила моя медсестра: надо было показать ей, что я герой, а не лежащий овощ. И она хвалила. Потом я начала писать детскую сказку про голубого лисенка. Она незакончена, но планирую продолжить написание, часто о ней думаю. Касаясь творчества в целом, я понимала: если выживу, жизнь точно изменится, в том числе стереотипы счастья. После химиотерапии происходит деградация некоторых жизненно важных органов. Если после такого хотя бы "чайник" будет в порядке, нужно этим насладиться насколько возможно. Начинаешь ценить каждую секунду пребывания в этой жизни, прошлые переживания, депрессия уже не имеют никакого смысла. Можешь дышать, наблюдать за красотой мира. Сдвиг в сознании происходит знатный, учишься получать удовольствие, занимаясь самым любимым делом. Так я продолжила петь, удивляясь, что голос до сих пор на месте, хотя диафрагма была поражена метастазами, а необходимые для пения мышцы тел, дыхание животом долго не использовались. Начинаешь заново учиться петь, познавать собственное тело, смотреть на себя иначе, проявлять здоровый эгоизм. На фоне этого я точно знала: больше всего на свете люблю писать песни, значит, не нужно думать ни о чем, а просто сидеть и писать.

Творчество помогает бороться либо наоборот?
- В голове были мысли вроде: у меня столько готовых песен, и нужно записать хотя бы второй альбом, иначе как я буду умирать? Да и что значит "хотя бы второй"? Песен написано намного больше, они меня не отпускают. Поэтому именно творчество стимулировало бороться. Сергей, в свою очередь, сказал: пока 10 альбомов не запишем, не умру. А, учитывая, что у нас один альбом выходит раз в пять лет, то времени в запасе предостаточно.

На что уходит больше сил: на активную концертную деятельность либо же хождение по врачам?
- Очень много сил уходит на лечение, а нужно тратить на гастроли, однако они занимают не сто и даже не пятьдесят процентов моего времени. Большая часть времени проходит в Питере, на лечебных процедурах. Стабильно раз в день езжу в больницу. Еще начала уделять время языкам, решила выучить их все! Делаю так: в моем кружке по вокалу мы с учениками учимся рисовать иероглифы. Среди них есть студенты-лингвисты, и вместо платы за занятия они показывают мне транскрипцию песен на разных языках: финнском, английском, испанском, польском. В планах ещё сербский. До болезни мысли о таком бартере не возникало, а сейчас волна только начала набирать силу.

Как ты преодолевала моменты, когда хотелось все бросить и просто лежать?
- В середине прошлого лета, в один из самых трудных моментов, удалось устроить концерт, в котором приняли участие очень известные исполнители вроде Маши Макаровой, Маркшейдера Кунста, Васи Васина, Theodor Bastard. Мы сумели сыграть масштабный концерт в огромном клубе с долгой сольной программой. Ранее в подобных местах полноценные сеты мы никогда не исполняли. Это обстоятельство помогло продержаться, учитывая, что концерт состоялся перед самой тяжелой химиотерапией, а я была в плохом состоянии, не знала, сколько песен сумеем сыграть. Думали, "Atlantida Project" вообще не выйдет на сцену. Но все же спела, не могла остановиться, не уходила со сцены. В тот момент я поняла, что сил намного больше, чем казалось. Тело часто находится в режиме сбережения энергии: пассивность вызвана желанием тела сохраниться для мощного рывка в определенную минуту. Так же перед концертом не было никаких сил, но на сцене наступила та самая минута – и они появились. Как тут не держаться?

Что нового ты открыла для себя в тесном творческом сотрудничестве с другими музыкальными исполнителями?
- Когда готовили новый трэк с Noise MC, мы увидели, что это настоящий человек-ветер: он постоянно в движении, постоянно творит и не останавливается. Первая встреча в кафе произошла очень забавно: он зашел и сказал: "Так, у меня с собой гитара, где тут можно воткнуться?", после чего мы сразу перешли к делу. Его рвение и неутомимая работа очень сильно меня вдохновили, заставили не тратить время на всяческую ерунду, обмусоливание негативных впечатлений. Начинаешь заниматься тем, что ты действительно любишь, работаешь над собой – важна только эта сосредоточенность, а не на всякие глупости. В рамках творчества захотелось раскрыть потенциал группы, максимально направить все силы именно в то фантастическо-загадочное русло, которое мы предпочитаем.

Что ты обрела за этот сложный для тебя период?
- Один мой друг сказал: "Твои песни – это твой домик. И твое творчество, каким бы оно ни было, позволяет вытворять очень много классных штук". В моменты такого отвлечения и сосредоточения на чем-то прекрасном я научилась создавать своеобразный домик. Что бы ни случилось, чем больше времени я этому уделяю, тем крепче его стены. Для меня это стало настоящим открытием.

Каждая песня группы Atlantida Project индивидуальна, одна на другую не похожа. Как удается этого достигнуть?
- Не нужно привязываться к ограниченному количеству музыкальных инструментов, стилей и направлений. Достаточно стараться делать так, как чувствуешь. Идет как идет, все просто. Стоит стараться предугадывать реакцию людей, создавать нечто искреннее и не несущее разрушения во всех смыслах этого слова. При наличии деструктивных элементов творчество долго не живет. Люди любят гармонию, они к ней тянутся. Концепция того, что человечество стремится к саморазрушению, поверхностна. Людьми движут инстинкты самосохранения, выживания, размножения и, соответственно, тяга к гармонии.

Что ты скажешь нашим читателям?
- Хочу сказать огромное спасибо тем, кто помог и морально поддержал. Это было и продолжает оставаться очень важным для меня. Пусть они станут более раскрепощёнными и свободными в духовном плане. Желаю им настоящей внутренней свободы и неиссякаемого любопытства, которое приведет их к интересным разнообразным открытиям.