Виктор Шендерович: "Многие за свободу платили годами жизни"

В Саратове с моноспектаклем «Как таскали пианино» побывал известный журналист и писатель Виктор Шендерович. После выступления в стейк-ресторане «Черчилль» он ответил на вопросы нашего агентства, рассказал о джазе, принципах работы и своем понимании свободы.

Вы неоднократно говорили, что «джаз – это музыка свободы при жесткой дисциплине». Используете ли вы принцип джаза в своем творчестве, в работе?

В творчестве – громко сказано: скорее, в работе. Стараюсь, конечно. По крайней мере, ориентир точно ставлю именно джазовый: абсолютная свобода внутри очень точной организации. Лучшая похвала тексту, в моем представлении, что он джазовый. Это как, например, у Аксенова, когда внутри текста есть определенная ритмика, определенная мелодия. Конечно, об этом можно и нужно мечтать, и к этому нужно стремиться. Когда внутри есть такой ориентир, когда такая музыка звучит внутри – это правильно. Удается или нет подобное в моих текстах – судить, конечно же, не только мне. Но хотелось бы, чтобы она чувствовалась слушателями.

Сравнить джаз можно со свободным скольжением в воде, - множество, великое множество метафор. У каждого свое восприятие джазовой музыки: диапазон отношения к ней от восхищения до неприятия. А что такое джаз для вас, о чем вы хотели рассказать в спектакле?

Спектакль про наш двадцатый век: от Ленина до Путина. Про времена, в которых мы жили, и про влияние джаза на нас. Джаз – это некий камертон свободы. Его боялись и называли проводником буржуазного образа мыслей: «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст». Из поколения в поколение эта фраза использовалась для борьбы с джазом. Утесов называл это "эпохой разгибания саксофонов". И, на самом деле, коммунистическая партия знала, что делала, когда «грозила пальцем» (а то и наказывала) за джаз, потому что человек, который пропитывался джазом, так же пропитывался и духом свободы, ироническим, легким отношением к жизни. Нельзя было одновременно строить коммунизм и играть джаз: нельзя одинаково с улыбкой это делать. «Пафосная чернь» не может слушать джаз, для него – марш, мазурка. Сейчас как раз настало время – есть точная гармония: иди по ней, иди по джазовому квадрату, а дальше – делай, что хочешь. Легкая свобода. Философия джаза не совместима с любой формой авторитаризма. Компартия это знала.
Об этом и спектакль: джаз – это синоним свободы. И либо мы дышим этим, идем, в широком смысле, в сторону правильно организованной личной свободы на радость всем другим. Либо мы идем в сторону разного рода маршей. Я сторонник джаза, а кому нравится маршировать, – пожалуйста, милости просим. Только, думаю, страны, воспитанные на джазе, живут как-то благополучнее и веселее, чем страны, где маршируют. Практика двадцатого века это подтвердила.
Поначалу это был не совсем спектакль, а некая импровизация: я на 50-летие захотел сделать себе подарок. Мы с Игорем Михайловичем Бриллем давно хорошо дружим, поэтому сделали некий джем-сейшн в московском театре «Эрмитаж». Публика восприняла спектакль хорошо, и мы решили сделать его в расширенном виде. Время от времени его и играем, в том числе и в Саратове.

Вы неоднократно положительно отзывались о полученных образованиях. Перед Вами – пример для сравнения образовательных систем разных поколений – Ваша дочь. Как считаете, образовательные стандарты сегодняшнего дня достаточны, или «раньше все было лучше»?

Я даже не могу назвать себя образованным человеком, по правде говоря. Скорее, нахватанный человек. Никакого системного образования я не получил. Сейчас у молодежи возможностей стать действительно образованными намного больше. Мы больше узнавали, скажем, из «нерекомендованных» самиздатовских книг, из пластинок «на ребрах». Тот же джаз – слушая радио «Голос Америки». Для нас это был прорыв, порой нелегальный прорыв. Многие за свободу платили годами жизни. Сегодня – оборотная сторона – все доступно. Вот тебе книги, вот тебе интернет. Но в этой доступности таится другая опасность. Мне кажется то, что человек получает задаром, он недостаточно ценит. Нынешнее поколение свободу получило просто, по факту. Поэтому сейчас меньше самоценности свободы. Например, Игорь Михайлович Брилль эту свободу завоевывал, он ее собою расширял. В любых областях, не только в джазе, личности клали на приобретение свободы свои судьбы, биографии, они прорывались сквозь трудности. Делали это для нас. А следующие поколения получили все в готовом виде. И потому нет у них понимания того, что за свободу нужно бороться, упираться, но бороться, что это тяжелая работа, – вот такого понимания нет. А ведь свободу как дали, так могут и отобрать. И речь здесь не об образовании, а о философии жизни. Сегодняшние двадцатилетние даже не догадываются, что они могут снова оказаться в стойле. В массе сейчас нет понимания того, что за свободу нужно постоять. А ведь есть интернет по китайскому варианту, или по корейскому варианту. Завтра вообще интернета может не быть. Или о том, что вновь может появиться «выездная комиссия», которая будет решать, можешь ты выехать из страны или нет. Не так, как сейчас работает таможня, а по-другому. Что история движется не линейно, а по синусоиде. Как говорил Ежи Лец: «у каждого века свое средневековье». И на наших глазах, как мне видится, все вокруг снова и снова делает шаги в средневековье. Поколение молодых не в состоянии это понять. Наше поколение понимает. И это не вина молодых. Но не хотелось бы, чтобы это стало их бедой. А образование и, правда, хорошее. Если бы мне в пору юности дали такие возможности, которые есть сейчас у моей дочери...

В среде нынешних двадцатилетних есть мнение: «Любая творческая профессия – это не работа. Журналисты, писатели, фотографы, по сути, никогда не работают, они просто занимаются любимым делом». Вы согласны?

Все зависит от человека. Один в свободное время фотографирует, потом выкладывает свои работы в интернет, другой что-то пишет для друзей, для застолья – это все прекрасно. Как говорил Шостакович, это все гораздо лучше, чем водку пить. Однажды к нему пришел человек и сказал, что написал фортепьянный концерт. «Чудесно, – похвалил Шостакович. – Многие пишут концерты. Только не у многих это получается». Вопрос в том, чтобы амбиции совпадали с возможностями. Главное – не путать эти вещи, чтобы профессия не деградировала, чтобы человек мог отличать её от самодеятельности. Если я плохо вкручу лампочку, это ничего, а вот если электрик плохо вкрутит лампочку – это уже повод задуматься: электрик ли он.

В интернете популярна история, как много лет назад Вам предложили сменить фамилию, и недоумевали, когда Вы отказались. Это реальная история или все-таки «утка»?

Абсолютно реальная история. Я получал паспорт, и девочка в паспортном столе, абсолютно не желая меня обидеть, а искренне стараясь оградить меня от возможных неприятностей, предложила поменять фамилию на материнскую, которая звучит гораздо благозвучнее. Это было начало семидесятых. Расцвет государственного антисемитизма. С такой фамилией трудно было поступить в вуз. Хорошо, что сейчас такое воспринимается как анекдот. Значит, это просто непонятный момент нашей истории, который сейчас сложно принять за правду. Повторюсь, у каждого века есть свое средневековье.