"Джобс. Империя соблазна". Заметки киномана

Сюжет фильма не выходит ни за рамки биографической статьи в "Википедии", ни за пределы многочисленных некрологов двухлетней давности, а по структуре и вовсе напоминает жития святых. Что вполне логично: фильм явно затевался как предпоследний шаг в канонизации основателя Apple. Предыдущие шаги сделала сама история, то называя Джобса пророком (слова президента США), то выпуская о нем книгу iCon (автор — Джеффри Янг), то превращая айфоны в предмет религиозного культа, то давая ребенку-отказнику имя как у святого Иова.

Фильму только и оставалось, что облечь эту сакральную историю о надкушенном яблоке и долговязом бородатом чудотворце в соответствующую форму. Что-то среднее между евангельскими стихами и электронным слайд-шоу.

Поэтому события из жизни Джобса пролетают мимо зрителя стремительно, но каждое из них обладает значительным смысловым весом. Вот герой под ньютоновским дубом курит марихуану с однокурсниками и под кайфом видит будущее. Вон он паломничает в Индии. Мастерит в гараже отцовского дома прототип компьютера Apple. Ведет первые в своей жизни деловые переговоры. Бросает беременную подружку. Теряет собственный бизнес, преданный апостолами и инвесторами. Изгоняет лжепророков из храма Apple. В знаменитой черной водолазке и потертых джинсах проводит презентацию iPod и выглядит при этом как усталый бог.

Вот он выступает на радио со знаменитой проповедью о безумцах, меняющих мир.

Джобс запомнился как человек, который ломал парадигмы, и фильм про Джобса по-хорошему тоже должен менять систему, предлагать новые интерфейсы для сопереживания и сострадания. Надежда на революцию теплилась потому, что и продюсером, и сценаристом (то есть главными людьми в современном кинопроизводстве) оставались дерзкие дебютанты — бизнесмен из Далласа Марк Халм и его сын Мэтт Уайтли, никак не связанные с Голливудом. А режиссером и вовсе стал никому не известный Джошуа Штерн. Пару лет назад похожая команда загубила экранизацию главной книги Айн Рэнд, и в этот раз чуда тоже не вышло.

Наверное, и не могло: кино и стартапы — продукты совершенно разных систем. Эту разницу без упоминания Голливуда объяснили еще философы предпринимательства Стивен Бланк и Эрик Рис. Классический бизнес, в том числе кино, — целиком про product development, разработку продуктов по известным правилам с невозможностью отыграть на шаг назад. Стартапы — про customer development, подготовку клиентов к инновациям в условиях неопределенности, постоянную проверку гипотез. Неудивительно, что этим двоим никогда друг друга по-настоящему не понять. Максимум, что может выйти из их сотрудничества, — остроумная реклама Google (фильм "Кадры") или старомодная драма типа "Социальной сети", для которой Facebook и Цукерберг — всего лишь трамплин для воображения.

"Джобс" — тоже яркий и вдохновляющий, но слишком стандартизированный байопик, явно рассчитанный на Киноакадемию США, а не на людей, чьи мозги работают на iOS. Лейбл Apple на такие продукты не ставят.

Единственное, что фильм перенял у предмета своего исследования, — умение говорить со зрителем языком дизайна. Противоречивость героя здесь описывается не сценарием, а цветовой палитрой и тем, как смотрит на него камера. Когда нужно показать Джобса-пророка, мир вокруг него растворяется в золотистом божественном свете. Когда нужно показать Джобса, предавшего мать своего ребенка, этот же мир скукоживается до размеров грязной квартирки.

Теми же средствами фильм объясняет нам, что Джобс представлял нулевые еще в семидесятых. Держал в руках какой-то брусок с микросхемами, а видел планшет. На совещаниях махал перед магнитной доской руками, пытаясь сделать свайп экрана.

Всех этих красивых и метких метафор, равно как и выдающегося перевоплощения Эштона Кутчера, вполне достаточно, чтобы освежить образ человека-загадки, умершего то ли два года, то ли тысячелетие назад. Но их явно мало, чтобы залезть в его голову и найти там ответы на вопросы, которые не дают покоя последователям Джобса. Самый главный из них, очевидно, звучит так: в каких пропорциях в человеке должны смешаться пассионарность и рефлексия, чтобы он смог изменить мир?

Впрочем, возможно, в этом и был план фильма: сохранить таинство веры.