Саратовский психолог: Дети испытывают агрессию из-за плохого психологического настроения в регионе

- Статистическая картина преступности, действительно, меняется от региона к региону. Но Саратовская область не является лидером по числу преступлений против детей, речь идет о присутствии в первой пятерке. К слову, отдельные показатели демонстрируют снижение, а общих цифр по этому году вообще пока нет.
Я могу связать выводы правоохранителей о жестокости по отношению к детям, которые вы привели, с общим психологическим настроением в регионе. Ведь дети — это наименее защищенная категория лиц, проживающих в области, на которую можно перенести свою агрессию. Выразить, вывалить, стравить...

В одной из предыдущих бесед мы уже говорили о том, что в нашей области плохое психологическое настроение. То есть, родители вымещают свое плохое настроение на детях.
- Да. И есть еще момент, связанный с тем, что эмоции в толпе становятся особенно заразными. Где -то напряжение накопилось потому, что люди делятся негативом, недовольством по тому поводу, что их не удовлетворяет жизнь, и оно передается другим людям вокруг. При этом не исключен эффект эпидемии. Заражение эмоциями в толпе — это известный факт. Именно поэтому возникают случаи, когда во время чрезвычайных событий люди гибнут не столько от самого происшествия, сколько от паники, которой заражается толпа.

Недавно в Саратове произошло убийство девочки, а когда убийца был найден, люди вышли к отделу полиции с требованием выдать им преступника. При этом наших людей очень трудно организовать на какие-то действия при огромном перечне проблемных вопросов. Что это было с точки зрения психолога?
- Это событие сильно взбудоражило город и область. Но если говорить в целом, то человеку очень трудно признать: "Мне страшно. Я пугаюсь. Я боюсь и ужасом реагирую на то, с чем сталкиваюсь". Убийство девочки, которое произошло по дороге в школу, правда, леденящее душу событие. Но проще быть агрессивным, злиться, кричать, чем признать свой страх. Это проще и естественнее. Потому что агрессия, в хорошем, в здоровом смысле этого понятия и слова, нам нужна для того, чтобы мы могли себя защитить. И это стихийное собрание для меня - про цепную реакцию, про накопительный эффект недовольства и про легальную возможность его выгрузить. Это выглядит так: "Недовольство мое растет, допустим, по поводу состояния дел в экономической сфере, но там я бессилен и ничего не могу сделать, ни на кого не могу влиять. А здесь я могу устроить крестовый поход, вооружиться топорами, вилами и кричать: "Распни его"". Это такая подмена истинных потребностей, человек реализует или стравливает недовольство там, где это безопасно. Собственно, о чем мы в начале нашей беседы и говорили - человек сливает свою агрессию, свою злость, когда не умеет обходиться с ней, там, где проще и безопаснее.

То есть, и на детях тоже. Но ведь это неправильно.
- Это личная ответственность каждого. Если я замечаю, что я недовольна, агрессивна или раздражена все время, но ничего не делаю с этим, это моя ответственность. Можно попробовать и запустить на уровне области какие-нибудь просветительские проекты, движения и говорить там об эмоциональном фоне, но ведь есть момент реальности. И в реальности есть настоящие, не придуманные факторы, которые растят напряжение, и они от этого не исчезнут. Это, к сожалению, выглядит так, будто люди заведомо поставлены в ситуацию, когда они ничего не могут сделать. Как будто я ногой попала в капкан и хожу с этим капканом. Снять его невозможно, но я пью обезболивающие препараты, поливаю антисептиком вокруг него. Это я могу делать, но капкан от этого не исчезнет.
Впрочем, большинство людей справляются с этим. Человеческая психика адаптивна. Мы приспосабливаемся, находим какие-то свои подходы, организовываем способы. Если мы более творчески подходим к жизни, то у нас этих способов больше, мы более адаптивны. Если менее творчески, невротичны и держим себя в рамочках (хорошо-плохо, правильно-неправильно), то этих способов меньше, потому что мы ограничены рамочками. Я сейчас не говорю о том, что рамочки плохи, я говорю о том, что иногда их можно раздвигать, находить подходящие способы, разово расширять свой инструментарий.

А каким образом агрессия, недовольство жизнью направляется на детей?
- Статистика нам говорит, что увеличилось число правонарушений разбойного характера (то есть, видимо, проще стало отнимать что-то у детей) и преступлений, связанных с половой неприкосновенностью несовершеннолетних. То есть, с одной стороны, много агрессии, а с другой стороны - дурацкий, кривой способ удовлетворить свои потребности за счет менее сильного, того, кто не даст сдачи.
Что касается первого вида преступлений, то я замечаю, что в этих случаях между несовершеннолетними и совершеннолетними существует не очень большой разрыв. Ко мне приходят подростки и рассказывают свои истории, как эти преступные движения совершают люди, с которыми они вместе учатся, но они чуть старше (я говорю про студентов). Как будто они сморят на то, как взрослые люди справляются со своей агрессией, с раздражением, с недовольством и применяют те же способы для себя и в своем окружении.

А второй вид преступлений?
- Подростков, переживших сексуальное насилие, среди моих клиентов нет. И здесь я выдыхаю, потому что это тоже очень страшно, когда другой человек не признает за тобой права не хотеть, отказываться, не принимать, не участвовать в этом, а просто берет силой, нарушая твои границы. Я знаю, что такие подростки есть, и кризисно переживают эти события. Но они вероятно, не так часто доходят до каких-то коммерческих психологических центров. Возможно, я так надеюсь и может быть фантазирую, они получают психологическую поддержку и помощь в учреждениях социальной сферы, в службе кризисных психологов.
У нас не принято об этом говорить, момент сексуального насилия является стыдным, потому что есть такая идея - сама виновата. Надо было юбку длиннее носить, макияж не такой яркий делать, ходить там, где светло и вести себя не вызывающе. "Тебе шестнадцать, а выглядишь ты на все двадцать пять, наклюкалась в каком-то баре, поэтому и огребла по полной". Более того, у нас не принято просить какой-то помощи, говорить о том, что я оказалась потерпевшей стороной и мне причинили вред и зло. Это замалчивается, но вскрывается в более позднем возрасте. Ко мне на прием приходят взрослые люди и они рассказывают о таких страшных, жутких детских эпизодах.

А с точки зрения психологии, надо говорить об этих моментах?
- На мой взгляд, надо говорить и надо менять отношение к жертве. Психологически, мне кажется, люди поэтому и встают в позицию осуждения, потому что это очень страшно. Если я думаю, что такое возможно просто так, потому что человек оказался не в том месте и не в то время, то это ведь и со мной может произойти, а это дико страшно. И тогда я лучше буду агрессировать и говорить: "Да ты просто не сильно тяжелого поведения и сама нарвалась". И это опять то, о чем мы говорили вначале. Со страхом встретиться сложнее, чем проявить агрессию. Поэтому, на мой взгляд, хорошо бы менять убеждение в том, что жертва насилия виновата сама. Я глубоко убеждена, что оправдать насилие нельзя ничем. И специалисты, которые работают с авторами насилия (это не всегда сексуальное, физическое насилие, иногда моральное), говорят, что нельзя спровоцировать насилие, если с человеком все в порядке. Его можно провоцировать, но спровоцировать нельзя. Я за то, чтобы не добивать тех людей, которые подверглись насилию, а формировать какой-то другой взгляд. Тогда будет не страшно пойти за помощью и не страшно эту помощь получать и вообще признаваться, что в моей жизни такое произошло.

Мы говорим о агрессии взрослых по отношению к детям. А как дети реагируют на это?
- К сожалению, чем младше ребенок, тем он легче принимает это за норму. "В моей жизни всегда так происходит. На меня всегда выплескивают агрессию, мне всегда всегда приходится выкручиваться, привыкать, выживать. Ну да, опять будут орать". И это про зависимую позицию ребенка. По интернету ходит шутка про то, что залогом устойчивой психики детей является устойчивая психика взрослого. Если у взрослых с этим не очень, то и детям перепадает. Я сейчас не призываю начать впадать в родительский невроз: "Вдруг я выдохну не в ту сторону, скажу что-то не то". Как я уже говорила, психика адаптивна. Она ищет свои способы, чтобы справляться. Если брать какую-то картину неблагополучного неблагополучия, то там дети обманывают, замалчивают много, недоговаривают.

А сами становятся более агрессивными?
- Они сами становятся агрессивными, но выражают это где-то на стороне. Обычно нельзя напрямую стравливать агрессию там, где ее много. Если родитель или оба родителя агрессивны, то у ребенка мало шансов справиться - это разные весовые категории, если применять спортивные метафоры. Тогда ребенок идет и делает все то, что делали с ним родители с тем, кто слабее его.
Удивительно, но по статистике, число преступлений, совершенных против детей, растет, а число правонарушений, которые совершают сами несовершеннолетние (ух, ну и слова. - улыбается) сокращается. Но у меня есть предположение, что мы наблюдаем маятниковый эффект. Сейчас здесь придержали, а когда отпустят, то маятник качнется в противоположную строну. То есть нет гарантии, что число этих преступлений не увеличится. Ну, а по фактическим данным, сейчас по сравнению с 90-ми годами, у нас все намного благополучнее.

А если сравнивать общую ситуацию с 90-ми годами, что можно сказать об агрессии взрослых?
- В 90- х годах я не очень взрослая была, поэтому могу делать выводы на основании статистических данных и каких-то воспоминаний. На мой взгляд, произошел тот же маятниковый эффект, когда 70 лет держали, довели до критического состояния, потом отпустили и маятник качнуло в какую-то полярную сторону. И, правда, тогда с точки зрения проявления агрессии, было страшновато. И тогда, где хоть как-то отпускалось, агрессия выходила и у взрослых, и у детей. Она могла быть не только эмоциональной, но и холодной, продуманной. Хотя я не очень соглашаюсь с идеей, что 90-е были ужасными годами. Было тяжело, но благодаря тому, что произошел кризис, выработалось много новых способов, решений, тех достижений, которые мы сейчас имеем.

А с точки зрения отношений между взрослыми и детьми, мы сделали какие-то выводы, те годы стали полезными для нас?
- Конечно, и в этой сфере качнулся маятник. Если в советское время дети объективировались: "Ты должен быть как стульчик удобным. Куда я тебя поставила, там ты и стой. Сказано, идти — иди, сказано прыгать - прыгай, ты можешь спросить только о том, насколько высоко". И никто не спрашивал, не интересовался, что чувствует этот ребенок, что с ним происходит. У детей в те годы была светлая мечта — побыстрее вырасти, потому что ребенок мало что мог и не принимался в расчет. А сегодня мы наблюдаем так называемый родительский невроз. Когда родители боятся сделать что-нибудь не так, потому что будет психологическая травма, а вместе с ней кошмар и ужас.

А дети тоже изменились?
- Стали более инфантильными, более тревожными, невротизированными. Казалось бы, их на ручках носят, но при этом такое транслируется неосознанное взрослыми и не очень осознаваемое детьми послание, что жить страшно. "Ты сам не справишься, давай мамочка шапочку поправит, пирожок в рот засунет, под попу грелочку положит". Но похоже, этот эффект маятника никак не отменить. Может когда-то он выровняется и достигнет средней равновесной точки, где будет сохраняться баланс.

Замечает ли общество, что у взрослых высокая агрессия и она вымещается на детях? Общество как-то реагирует на это?
- На мой взгляд, нет. Я считаю, у нас не очень осознанное общество. Хотя сейчас ситуация, наверное, лучше, чем тройку, пятерку лет назад. Про осознанность стали говорить и осознанность стала модным попсовым трендом. На этой волне появилось чуть больше осознанных людей. А те, кто по-прежнему не знает, что это такое и зачем это нужно, конечно, не задумываются о каких-то процессах.

Сейчас в школах работают психологи. Это может выправлять ситуацию, связанную с агрессией взрослых по отношению к детям?
- Я могу говорить только про Саратовскую область и я наблюдаю в психолого-педагогической сфере, что тот формат, в котором приходится работать специалистам, не в полной мере подразумевает психологическую поддержку и помощь. Он более заточен на какие-то воспитательные моменты. А это не тоже самое, что психологическое сопровождение. Там есть какая-то коррекционная работа, есть некий контроль за детьми из семей, находящихся в группе риска. Но зачастую, я слышу от коллег педагогов-психологов, что перед ними ставятся совсем другие задачи. Что бы кто-то что-то в школе не натворил и чтобы никому за это не попало. Какие выводы можно из этого делать? Если психолого-педагогическая служба школы вынуждена решать очень много лишних задач, тогда у нее не остается времени на основную. Но, к сожалению, такая картина почти во всех больших системах, какой ни коснись. Люди быстро выгорают, имеют очень много претензий к самой системе, потому что она огромная, неповоротливая, поглощает тех, кто туда попадает и даже косточек не оставляет. Такая печальная картина

Я недавно узнала, что и в детских больницах есть психологи. Это так прогрессивно.
- Да, это прогрессивно. Особенно, если не терять надежду на то, что все эти службы рано или поздно, смогут уделять большую часть времени своим непосредственным задачам. Но мы живем не в идеальном мире, а в реальном.

Еще про агрессию. В российском реальном мире, как говорят некоторые психологи, все ненавидят всех. Вы тоже так считаете?
- Это, скажем так, превалирующая идея. Покритиковать, поворчать, побубнить, найти соринку в глазу другого. Она очень знакома, это в нашей ментальности, мы это делаем на раз-два и у нас в этом хорошие навыки. Поэтому, наверное, можно согласиться. Но я не очень люблю оперировать абсолютными категориями. Они в реальной жизни не встречаются. Все, всегда, никогда.... Я к себе прислушиваюсь и не могу сказать, что всех ненавижу. Значит, уже не все, есть исключение. У меня есть коллеги и близкие люди, которые тоже не ненавидят всех. И я вижу, что чувство ненависти, скорее, утрированное или надуманное, чем реальное, в том плане, что не так часто мы сталкиваемся с этим чувством в обыденной жизни. Еще исключения прибавляются... Поэтому есть смысл говорить об этом как об общем настроении из-за высокого уровня неудовлетворенности жизнью у людей. И это практически повсеместно.
У нас напряжение растет там, где мы не получаем то, что нам требуется. Сейчас ситуация такова, что зачастую не удовлетворяются базовые потребности. Тогда говорить о какие-то высших потребностях нет смысла, потому что они и не возникают.

Грубо говоря, я не пойду на концерт, потому что мне на ужин есть нечего?
- А если мне на ужин нечего есть на протяжении какого-то определенного периода, у меня даже мысли не возникнет о концерте.

Как можно определить, что человек действительно неправильно поступает по отношению к ребенку и ему надо работать над собой?
- Если он замечает, что разозлился в одном месте, а принес это в семью. Обычно говорят: "У меня на работе не получилось, в трамвае на ногу наступили, в магазине последний продукт передо мной забрали, я прихожу домой, а тут еще и ты свои уроки не сделал". И это не последняя капля, а, как будто, единственный способ это напряжение слить. К сожалению, это мало осознаваемые вещи. Чтобы это остановить, важно это осознать. "Похоже злюсь я про этого начальника в первую очередь, который меня несправедливо поджал, а приношу это ни в чем не повинному ребенку". Чаще всего родители реагируют из трех чувств — тревога, стыд и вина. И нет смысла сказать себе, что я злюсь на взрослых людей, с которыми не справляюсь, поэтому срываюсь на ребенке и уйти в вину. Вы можете как взрослый осознавать, что виноват. Но у вины есть такая коварная особенность - в ней не возможно находиться постоянно. Она токсична, она разъедает. И тогда человек ищет как выйти из этой вины. И недаром народная мудрость говорит, что лучшая защита — это нападение. И тогда может возникнуть замкнутый круг: "Я злюсь на тебя уже не по тому, что меня начальник накрутил, а потому, что ты меня заставляешь чувствовать себя виноватым". Это опять про то, как взрослые перекладывают ответственность на детей. "Это не я злюсь, а ты меня заставляешь это делать". Тогда хороший момент развернуться к себе. "Как я так злюсь, как я так все время раздражен или раздражена, как я так организовываю свою жизнь, чтобы в этом состоянии находиться все время".

То есть, найти причину агрессии?
- Я бы здесь говорила о наученности способу обходиться со злостью и агрессией. "Я в детстве могла сто миллионов раз говорить, что никогда не буду делать так, как моя мама или мой папа. Но я выросла и абсолютно так поступаю. Но не потому, что я негодяйка и мне надо погибнуть в чувстве вины, а потому что у меня нет других способов". И тогда как взрослый человек, я могу эти способы все-таки поискать. Если я не справляюсь сама, сегодня существует множество технологий, множество специалистов, к которым я могу обратиться и что-то изменить в своей жизни.

А в нашем случае надо в первую очередь кого спасать, кому помогать — взрослым или детям?
- Нельзя ли делать и то, и другое? Здесь хорошо бы создавать такие условия, чтобы снижался уровень напряжения, неудовлетворенности жизнью. Это ведь не нормально, что человек поставлен в условия, где он вынужден выживать. У нас, к счастью, здесь нет глобальной государственной войны, у нас нет нападения вражеской армии, у нас нет объективно такой реальности, где были бы причины выживать, но они почему-то так организовываются. Я не склонна рассуждать, кто прав, а кто виноват. Я констатирую факт - напряжение и недовольство растет. Хорошо бы если каждый на своем уровне мог бы приступить к действиям, как взрослый человек. Как что-то знающий, что-то умеющий, разделяющий понимание о том, что я еще и ответственность несу и я свободен тогда, когда я могу нести ответственность. А если вернуться к моменту о том, что общество инфантилизируется, то иногда это очень сложно - принять ответственность.

Есть ли повод беспокоится о том, что агрессия взрослых не лучшим образом отразится на новом поколении и оно вырастет каким-то особенным?
- Обычно так бывает, без последствий не обходится. Но многое зависит от личных особенностей человека. Кто-то встречаясь с агрессией, становится таким раненым целителем. "Я знаю, как это больно, поэтому я не делаю больно другим. Я могу их поддерживать, как-то помогать в жизни". Кто-то становится очень черствым и агрессивным. Нельзя какой-то шаблончик примерить и сказать, что будет однозначно так. Если люди, прошедшие контрационные лагеря возвращались очень разными, а там реальность была невероятно жуткой, то сказать, что после того, что происходит сейчас, у нас будет какая-то катастрофа, наверное, нельзя. Но и гарантий никаких мы не имеем.

Но на эту проблему необходимо обращать внимание, много говорить об этом?
- Я не политический, и не общественный деятель, я могу что-то предлагать только как психолог. И как психолог, я знаю - чтобы прожить кризис, про него надо много чувствовать, много понимать, много говорить, выражать и искать новые способы выражения. Потому что старые перестали работать и из-за этого наступил кризис. И если я на своем месте буду это проделывать, то я буду понимать, что происходит со мной. Не искать каких-то внешних опор и говорить: "Этот не прав, и тот не прав, а третий, вообще, ужасный человек, и как его только земля носит, а я один в белом пальто остался". И если я со свой стороны буду что-то понимать и осознавать, это уже принесет снижение напряжения в мою жизнь.

И это какой-то рецепт.
- Лайфхак определенный. Если мы из неосознаваемого что-то перевели в осознанное, то уже можно выдохнуть. Ведь тогда мы можем менять способы, чтобы с этим обходиться. "Нам казалось, что оно само, как-то без моего влияния возникает, а тут оказывается, я на это повлиять могу". За дословность высказывания сейчас не поручусь, но еще Карл Юнг говорил о том, что все, что не осознается нами, приходит, или стучится к нам, как судьба. Как только мы осознали, мы уже может что-то делать и уже не так безнадежно и беспомощно себя ощущаем.